Роман Литван

Роман Литван. Другое измерение

(Роман)

1. МИТЯ

Сегодня, осенью 1997 года.

Во вторник седьмого октября.

Прохладный, светлый-светлый, прозрачный день.

Солнце белесое и тепловатое с осеннего чистого неба.

А в тени сразу чувствуешь, как становится зябко.

Я иду от метро, от памятника героям Плевны — мимо кафе и компьютерного магазина, позади меня слева еще виден желтый угол Политехнического музея, мимо магазина «Пищевые концентраты» — потом мне нужно свернуть направо в переулок и сразу же налево в арку, во дворе кирпичный дом. Но на углу Маросейки со скрежетом тормозит бесцветная легковушка, из открытых окон с переднего и заднего сиденья грохочут пистолетные выстрелы, и два человека, с которыми я почти поравнялся, как подкошенные валятся на тротуар и, дрыгнув ногами, замирают.

Холодно им лежать на голом тротуаре, такая первая — дурацкая — мысль в голове; потом я вспоминаю о легковушке, но ее и след простыл.

Визжит женщина.

Быстро скапливается толпа вокруг лежащих тел; из-под них уже что-то подтекает, темное и тягучее, на что лучше не смотреть. Тем более мне не стоит задерживаться — милиция не заставит себя ждать, а мне с нею лучше не встречаться. Я скрываюсь от армии. Из-за этого проблема с устройством на постоянную работу, и с Аней не можем подать заявление в ЗАГС — хотя давно пора; но они там записывают все сведения. Того и гляди, придешь на свадьбу, а тебя и сцапают блюстители.

Они бы лучше ту легковушку сцапали. Но куда им?

Блюстители блюдут свою выгоду, и сколько их тоже разъезжает в таких легковушках — в прямом и переносном смысле.

Да ну их к черту!

Будем жить, пока живы. Главная задача — не попасть на зуб ни тем, ни другим. А то, что опасность подстерегает повсюду и каждое мгновенье, — сама наша жизнь есть риск, и лучше не думать, не уподобляться угрюмым меланхоликам, неизвестно, может, прежде пули или ножа бандита кирпич упадет с крыши и прямо на темечко, или пудовая сосулька зимой, или же автобус, где ты сидишь-подремываешь, потеряет управление и рухнет в реку с сорокаметровой высоты. Да мало ли чего происходит в жизни!

Не стоит горевать. Но — повсюду и каждое мгновенье ухо держать востро совсем нелишне.

Я вхожу в арку, вот он кирпичный дом, облупленная дверь парадного входа, впрочем, другого нету, мраморные ступени лестницы, третий этаж. Фирма, торгующая принадлежностями живописи со всего света.

Мечта, сказка. Жаль, что я не художник.

Дюжина женщин за компьютерами и телефонами-факсами. Посетители. Звонки, разговоры, оптовые закупки. Заключение договоров.

Среди всей этой суматохи только один человек интересует меня. Одна единственная.

Аня.

Увидев меня, она будто солнечный луч из смеющихся глаз протянула мне навстречу. Показала рукой, чтобы я обождал, она была занята с клиентом.

Я вышел в коридор и встал у окна, с удивлением глядя на небо, которое в это время сияло почему-то ярче, чем прежде. Внизу во дворе у контейнера с мусором хлопотали двое — старик и женщина, выковыривали, складывали что-то в большие темные торбы.

А тут, в коридоре, постелены были роскошные ковры, в застекленных шкафах красовались всевозможные заманчивые вещи: помимо кистей, ярких туб с краской, предметы оргтехники, счетные калькуляторы, беловые товары, цветные открытки.

— Митя, здравствуй, — Наташа, подруга Ани, «старая дева» лет двадцати двух, моя ровесница. Мы часто ее вспоминаем, планируя знакомство ее то с одним, то с другим моим приятелем. Но она какая-то дикая. И с виду симпатичная, и верный, надежный человек; а характер у нее колючий и упрямый. — Аня занята.

— Да, мы виделись.

Пристально вглядывается в меня, словно я сундучок с секретом, прячущий во глубине загадочные сокровища Али-бабы или, на худой конец, современного Кощея Бессмертного.

— Все время думаю, почему ты. Из всех — только ты.

Я рассмеялся и сказал:

— Так уж все время думаешь? Больше тебе не о чем.

Они тут все были в курсе дела насчет нас с Аней и следили за нами с ревнивым и сочувственным интересом.

— Она никому даже просто до метро проводить себя не позволила. Ни разу. А вот ты ее завоевал. Смотри, береги ее... Хочешь кофе или чаю?

— Нет, спасибо. Я пил недавно.

Заботливое внимание Наташи показалось мне в тягость. Вроде бы обыкновенный разговор — но кто его знает почему, сделалось неловко. Я корил себя за никчемную подозрительность — и Наташа не тот человек, чтобы на что-то надеяться, да и не нужен я ей — и неожиданно я почувствовал, что краснею.

Она рассказывала, что пытается найти мне работу среди своих знакомых, но пока нигде не требуется компьютерщик внештатно, а устраиваться с трудовой книжкой абсолютная дурость, она советовала полностью залечь на дно.

— Даже домой тебе лучше не появляться. Пускай Аня поселит у своих. Друзья твои тоже опасны — и к ним нагрянут с проверкой: ваш возраст под прицелом. Вы — потерянное поколение, так когда-то написал Хемингуэй...

Начитанная Наташа, с ней не соскучишься. Слишком умна. Но потерянное поколение не мы, у нас все впереди, прорвемся, а вот кто в полном разорении — наши родители и те, кто еще старше их, кто на пенсии. Хорошо, моей маме чутье подсказало несколько лет назад бросить проектный институт, переучиться на бухгалтера — теперь работает в частной фирме, она-то и кормит нас. А отец? профессор, доктор наук — специальность: физика высоких температур — не получает зарплату около года, подрабатывает ночным сторожем на автостоянке.

Старший брат надорвал им сердце. Когда он объявил, что затевает бизнес и ему необходимы все, какие имеются, деньги, они ему отдали последние остатки былого благополучия, то, что удалось уберечь в дни невиданного черного краха. А он или прогорел, как многие, или увлекся самообогащением, забыв о нас, — в итоге он скрылся за границу, и уже скоро три года о нем ни слуху, ни духу.

Конечно, они надеются, ждут его. Мать грезит возвращением благополучного и богатого сына. В молчании отца, кажется, больше понимания случившегося. Он, и думаю мама тоже, в глубине сознания оба одинаково угнетены подлым поступком — и дело не в деньгах, а в том, что за все это долгое время не было ни одной весточки, будто мы ничто для него, как если бы он кинул в пути случайных попутчиков.

Стареющие мои родители. Теперь я у них единственная опора, как я могу их оставить? Я их не предам.

И Аня понимает меня.

Она в буквальном смысле весело поскакала на одной ножке с работы, и я видел, только прохожие мешают ей закружиться, запеть в полный голос, свободно выразить свою радость.

Веселая, лучезарная Аня, счастье мое — кажется, так бы всю целиком съел. Я повторил ей это, как мог, словами. Она, радостно вскрикнув, бросилась мне на шею, посреди дороги, не обращая больше ни на кого внимания. Хрупкая и нежная — но я невольно покачнулся под внезапным натиском и с трудом устоял на ногах, прижав ее к себе и приподняв на воздух.

Свернув на шумную Маросейку, я указал ей место на асфальте, где недавно упали двое убитых.

Но в наступивших сумерках не видно было каких-либо следов трагедии. Люди шли неостановимым потоком. Аня взяла меня под руку.

— Нас один раз поджигали, — сказала она. — После того, как папа написал статью про военных. Про их махинации в строительстве офицерских домов. И про солдат — как над ними издеваются. Он провел собственное расследование, писал о всяких генералах. Они ему несколько раз звонили, угрожали. А потом однажды в четыре часа утра я сплю, влетает папа ко мне в комнату, будит, заворачивает с головой в одеяло, я не соображаю в чем дело, и тащит сам на руках в большую комнату. А там уже мама рыдает. Мы все бежим на балкон. Я только почувствовала, когда он меня нес через прихожую, запах как будто жареного и дыма. Оказывается, они нам чего-то залили под входную дверь, а потом зажгли. У папы все руки и лицо обгорели. К тому времени, когда пожарные приехали, столько всего сгорело у нас!

— Когда это случилось?

— В позапрошлом году.

— А после не трогали его?

— Да нет. Наверное, побоялись, что милиция следить будет. Меня переселили к бабушке. Я и сейчас то дома живу, то у нее. У нее двухкомнатная квартира на Парке Культуры. Ой, зайчик, послушай...

— Какой я тебе зайчик? — Нарочито хмуро покосился на нее.

— А кто?

— Я? Медведь, тигр!.. На худой конец, волк или лев. Она засмеялась.

— Ты — нежный тигр. Котик...

— Нет, котик это противно. Пошлятина.

— Хорошо, зайчик, пусть останется так.

— Тогда ты зайчиха?

— Я — твоя зайчиха. — Она вдруг встрепенулась. — Вот я, правда, тигрица! Всех распотрошу, никому тебя не отдам!.. Слышишь, зайчик? У меня есть предложение. Скажи, что ты согласен... Ну, скажи, пожалуйста!.. — Она остановилась, обвила мою шею руками и, приблизив лицо, пытливо вглядывалась широко открытыми глазами в мои глаза. Близко-близко были ее губы. — Согласен? — прошептали они.

— Ладно, заинька,

— Нет, скажи: согласен.

— Согласен.

— Мы, знаешь, что сделаем? Мы с тобой вдвоем поселимся у бабушки. Погоди, погоди. Не говори ничего... Я сперва думала выделить тебе комнату у дяди Света. У меня ведь еще и тетя Лена есть — я тебе не рассказывала. Они оба целители, натуропаты и не знаю чего еще. Родные брат и сестра мамы. А бабушка, она папина. Но у тети Лены двое детей, это неудобно. Хотя она очень-очень хорошая. Дядя Свет сам говорит, что она более сильный экстрасенс, чем он. А у него только жена; и огромная квартира; и они привыкли, что у них всегда-всегда миллион народа. Он еще поэт, и вообще свободный человек... Но теперь я вдруг решила: мы вдвоем поселимся у бабушки. Она только счастлива будет. Тебе она понравится, вот увидишь. Зачем нам поврозь жить! Почему ты молчишь, зайчик?

— Ох, и богатая ты, Анечка, — сказал я, чтобы выиграть время. — Натараторила... я ничего не запомнил.

— Не важно. Я тебе всех покажу — узнаешь всех и запомнишь.

Я просто-таки разомлел от ее нескрываемой нежности, и привязанности, и вдобавок этот зайчик — смешно и немножко словно бы щекотно; выдумщица Аня. Но как объяснить родителям, если я перестану приходить домой ночевать? Я не имею права дать им повод для сомнения, причинить им новую травму.

У меня поселиться нам нельзя, это понятно. Один — я сохраняю бдительность, есть у нас с папой и мамой особые придуманные меры предосторожности. Но вдвоем с Аней — пока я прячусь — бессмысленно.

Иногда я, правда, остаюсь на день, на два у кого-либо из наших родственников: ну, так это нормально. Другое дело — насовсем уйти из поля зрения; я представляю, какие у родителей возникнут тревоги.

Меня бесило, придавливало отсутствие денег. Я умом понимал, что это временно, что через короткое время все устроится — только бы поступить на работу и самое большее через месяц я буду избавлен от унизительной зависимости и выдуманной ущербности, но от выдуманности она не делалась менее болезненной. Умом понимал, а чувство было пакостное.

Аня зовет меня в кафе — я наотрез отказываюсь. К ней домой — не хочу, терпеть не могу приходить к людям с пустыми руками.

И в то же время мне было ясно, что она права. И ясно, что я, дурак эдакий, не вправе обрекать ее на ожидание и тоску. Да и самому мне как воздуха не хватало ее близости и постоянного присутствия.

И поэтому я согласился без долгих слов, когда она решительно заявила:

— Хорошо! Идем в гости к дяде Свету. И приятно, и полезно. Вот как он нам скажет — так пусть будет!

— А почему дядя Свет? Что это такое?

— Свет — Светозар Павлович. Дедушка и бабушка так назвали: с фантазией были. Они врачи старого еще закала, их уже нет в живых... давно. У них в семье все врачи, кроме моей мамы. Она младшая, и когда она заявила, что не пойдет в мединститут, — к этому времени дядя Свет и тетя Лена ушли насовсем в натуропатию, и дедушка смирился с тем, что мама не пойдет по его стопам. Знаешь, он после войны работал главврачом больницы. И бабушка с ним работала... А дядя Свет, он старше папы моего лет на шесть примерно; но ты сейчас увидишь — никогда не подумаешь...

дальше >>

________________________________________________________

Разрешена перепечатка текстов для некоммерческих целей

и с обязательной ссылкой на автора.